Григорий Котошихин – русский Джеймс Бонд времен царя Алексея Михайловича

[p_i_f]

Имя Григория Котошихина мало что говорит большинству современных любителей истории. Хотя его книга – уникальный источник о жизни России в XVII веке – издана полностью. Правда, лишь однажды, сто лет назад. Все дело в том, что Котошихина принято считать шпионом, или того хуже предателем. А к таким людям отношение особое, будь они хоть семи пядей во лбу.

Пару лет назад российские дипломаты обратились к правительству Швеции с просьбой выдать им скелет русского перебежчика Котошихина для христианского захоронения на родине. По их сведениям, скелет этот до сих пор пылится в кладовых Упсальского университета, куда он поступил больше трех веков назад в качестве наглядного пособия для студентов-медиков. Шведы разводили руками: последние сведения о скелете относятся к середине ХVIII-го века, после чего он исчез неизвестно куда. Тем не менее дипломатический запрос оживил в обеих странах интерес к беглому писателю и его сочинению.

Путь Григория Карповича Котошихина к шведскому музейному шкафу был непрост даже по меркам его богатого авантюрами времени. Родился он около 1630 года в семье казначея какого-то из московских монастырей. Принадлежность к быстро растущему чиновному сословию дала ему возможность получить образование и поступить на службу в один из приказов – так назывались центральные госучреждения, сложившиеся при первых Романовых в относительно стройную систему. Котошихин обладал каллиграфическим талантом – об этом говорит рукопись его книги, украшенная причудливыми заставками и буквицами. Это позволило ему перевестись в Посольский приказ, тогдашнее Министерство иностранных дел, где он прилежно переписывал царские послания к иностранным государям. Довольно скоро его сделали подьячим средней статьи, подняв жалованье до 13 рублей в год – не слишком много, но достаточно во времена, когда на пятачок можно было сытно пообедать.

Однако на этом карьера Котошихина застопорилась. Можно предположить, что он обладал неуживчивым характером и к тому же был привержен к традиционному русскому пороку – пьянству. С похмелья делал ошибки в документах, что в то время (как, впрочем, и позже) считалось серьезным проступком.
В 1659 году сам царь Алексей Михайлович заметил, что в одном из писем в его титуле пропущено слово «государь», и велел нещадно бить переписчика батогами. Несомненно, гордый Котошихин затаил обиду.

Кроме того, он не без оснований считал себя умнее и образованнее своих начальников, занявших свои должности по протекции влиятельной родни. Григорий томился в душном приказном тереме и мечтал попасть туда, где его талант оценят по достоинству.В 1661 году ему показалось, что мечта сбылась. Вместе с руководителем приказа Афанасием Ордин-Нащокиным он отправился в Ливонию вести переговоры о прекращении долгой войны со Швецией. В июне был заключен Кардисский мир, по случаю которого русскую делегацию пригласили на банкет. Котошихин пьянел от незнакомых заморских вин, а еще больше – от внимания шведских дипломатов, которые, не в пример соотечественникам, держались с ним как с равным. Еще больше ему понравилась заграничная жизнь, когда осенью того же года он отвез царское письмо в Стокгольм. Он увидел аккуратные дома, чистые улицы, но прежде всего – людей, уважающих себя и не гнущих униженно спину перед начальством.



Шведы вручили царскому посланнику богатые подарки и как бы невзначай намекнули, что он может получать их и в Москве – для этого нужно лишь сообщать шведским дипломатам о событиях в Посольском приказе.Тогда Котошихин еще сомневался, но сомнения исчезли по возвращении в Москву. Оказалось, что за время его отсутствия отца обвинили в растрате и конфисковали за его долги дом самого подьячего со всем имуществом, а жену с маленьким сыном выгнали на улицу. Бросившись в ноги к Ордин-Нащокину, он сумел уберечь отца от тюрьмы, но дома так и не вернул. Обида на власть окрепла и в сочетании с материальными проблемами привела подьячего к измене.
Осенью 1663 года он тайно встретился со шведским поверенным Адольфом Эберсом и за 40 рублей передал ему копии секретных документов.

Возможно, за этим последовали новые шпионские задания, но летом 1664-го Эберс остался без своего информатора – того отправили с поручением на польскую границу, где началась новая война. Там Котошихину опять не повезло. Вскоре главнокомандующего Черкасского сменил князь Долгоруков, тут же начавший собирать компромат на своего предшественника, чтобы свалить на него все военные неудачи. Вызвав к себе подьячего, он стал требовать улик против Черкасского, но тот то ли ничего не знал, то ли не решился обвинить влиятельного вельможу. Но и с Долгоруковым ссориться было нельзя – его палачи вмиг засекли бы ослушника батогами. И тогда Котошихин решился на отчаянный шаг – в самом конце года он бежал в Польшу.Возможно, он готовился к бегству давно, поскольку успел неплохо выучить польский язык. Его сразу же принял на службу литовский канцлер, выделивший перебежчику целых 100 рублей в год. Но Котошихину этого было мало – он претендовал на роль главного советника поляков в русских делах, о чем прямо написал в письме королю Яну Казимиру. Кроме того, он просил выделить ему охрану для защиты от царских агентов. Он знал, что Москва беспощадно расправляется с предателями – ему самому при отъезде велели найти и уничтожить сына самого Ордин-Нащокина Воина, также ставшего невозвращенцем (позже, правда, он вернулся в Россию и был прощен). Король не ответил подьячему, и тому пришлось спасать свою жизнь самостоятельно. Для начала он сменил имя, назвавшись Иваном Селицким, а потом и вовсе покинул Польшу и через порт Любек перебрался в Нарву, где стоял шведский гарнизон. Котошихин обратился к местному коменданту с просьбой об отправке в Стокгольм, но тот отказался – по условиям Кардисского мира все перебежчики подлежали выдаче. Григорий уже готовился сложить голову на русской плахе, но тут в Нарву приехал его знакомец Эберс.В феврале 1666 года Котошихина тайно переправили в Стокгольм и представили самому королю Карлу ХI. По приказу монарха его ввели в штат Камер-коллегии с жалованьем 300 серебряных талеров (примерно 200 тогдашних рублей). Вскоре он взялся за свое описание России.

Позже шведский переводчик этого сочинения сообщал:
«Первая мысль и желание описать нравы, обычаи, законы, управление и вообще настоящее состояние своего отечества родились у него еще тогда, как он, во время бегства своего из России, посещая разные области и города, имел случай замечать в них отличное от Московии устройство политическое».

Но более вероятно, что это сочинение стало еще одним шпионским заданием Котошихина, выполненным по прямому поручению канцлера Магнуса Делагарди, который не раз беседовал с образованным русским. Швеция, захватившая берега Финского залива, не теряла надежды продвинуться вглубь России и вдумчиво изучала силы будущего противника. В то время секретные службы делали лишь первые шаги, но шведы уже имели в Москве и других русских городах не менее сотни агентов – в основном из числа иностранцев. Сочинение Котошихина, написанное за восемь месяцев, на первый взгляд выглядит неоконченным – в нем ничего не говорится о жизни простого народа, о состоянии церкви, мало сведений о военных делах. Однако обо всем этом Григорий и сам знал мало – всю жизнь он провел в Москве или за границей и мог черпать информацию только из документов, поступавших в Посольский и другие приказы. Что до церковных дел, то ими подьячий интересовался мало и в Швеции скоро начал склоняться к лютеранству. В главе 4 его книги содержится резкое осуждение веры в чудотворные иконы: «Те образы почитают и не стыдятся к бездушному глаголати и о помощи просити, понеже слепы есть: замазал им диавол очи пламенем огня негасимого». Понятно, что из первых русских изданий эту крамолу выкинули, как и описания пыток в Разбойном приказе: это противоречило благостной картине единения власти и народа.

Как ни странно, в советское время книгу Котошихина тоже цитировали с оглядкой, а целиком вообще не издали ни разу. Но тут уж дело было скорее в личности автора, в ком новоявленные перебежчики и «космополиты» могли увидеть своего предтечу.Друг и сослуживец подьячего Баркгузен сразу же перевел его книгу на шведский, дав ей название «Записки о Московском государстве». Сегодня она больше известна под названием «О России в царствование Алексея Михайловича». В ней 13 глав, которые повествуют о нравах и обычаях царского двора, об отношениях России с другими странами, о торговле и крепостях, о деятельности приказов и судов. Говорится там и о событиях Смутного времени (кстати, именно Котошихин первым употребил это название), и о московском «Медном бунте» 1662 года. Предубежденные против автора историки пытались найти в его сочинении ошибки.
Оказалось, однако, что подьячий точен почти во всем, хотя писал свой труд исключительно по памяти.

Правда, многие его слова можно объяснить только злобой и обидой на неблагодарное отечество. Например, такой пассаж из главы 5: «Российского государства люди породою своею спесивы и необычайные ко всякому делу, понеже в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют, кроме спесивства и безстыдства и ненависти и неправды… Понеже для науки и обычая в иные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи, и волность благую, начали б свою веру отменить, и приставать к иным, и о возвращении к домом своим и к сродичам никакого бы попечения не имели». Впрочем, не исключено, что подобные пассажи диктовались волей заказчика и были своего рода «черным пиаром», рассчитанным не только на западных читателей, но и на самих русских, которым книга могла попасться в руки.

И все же Котошихину очень скоро пришлось увидеть оборотную сторону «свободы», которую он предпочел российскому рабству. Все время написания книги он прожил у знающего русский язык толмача Даниила Анастасиуса, знакомого ему еще по переговорам в Кардисе. Они быстро нашли общий язык на почве любви к горячительным напиткам. Осенью 1667 года в Стокгольм прибыл русский посол Леонтьев, который каким-то образом узнал, кто скрывается под именем Селицкого, и потребовал от шведских властей выдачи предателя. Подьячему велели не выходить из дома, и его попойки с Анастасиусом стали почти ежедневными. Пока хозяин дома валялся без памяти, гость охотно уделял внимание пышным прелестям его супруги, которой давно надоел пожилой и вечно пьяный муж. Как-то раз толмач заметил это и устроил скандал. О дальнейшем рассказывает в предисловии к своему переводу Якоб Баркгузен: «Селицкий в запальчивости гнева нанес Анастасиусу несколько смертельных ударов испанским кинжалом, который в это время имел при себе, и по приговору суда должен был положить свою голову под секиру палача... Тотчас после казни тело его было отвезено в Упсалу, где оно было анатомировано высокоученым магистром Олофом Рудбеком; кости Селицкого хранятся там и до сих пор, как монумент, нанизанный на медные и стальные проволоки. Так кончил жизнь свою Селицкий, муж русского происхождения, ума несравненного».С течением времени труд Котошихина утратил свою актуальность и был забыт. Только в 1838 году профессор из Гельсингфорса Сергей Васильевич Соловьев (не путать с Сергеем Михайловичем, автором знаменитой «Истории России») обнаружил в библиотеке Упсальского университета русский оригинал сочинения, и в 1859 году в Петербурге вышло его первое издание. С тех пор его много раз публиковали и исследовали, но так и не ответили на вопрос, кем был злосчастный Григорий Котошихин. Одни считают его банальным изменником, предавшим родину ради денег и почестей. Другие – виртуозом разведки, Джеймсом Бондом своего времени. Третьи – слабым, запутавшимся человеком, поступками которого двигала трусость. У всех этих версий есть основания. Но стоит сказать и о том, что подьячий Посольского приказа вполне может претендовать на роль первого русского интеллигента. Остро чувствуя недостатки современного ему общества, возмущаясь его несправедливостью, он искал выход то в пьянстве, то в бегстве, да так и не нашел. Швеции достался в наследство его скелет, а России – книга, уже содержащая все наши «проклятые вопросы», на которые с тех пор так и не нашлось ответа.